Все новости
Аниш Гири: «Турнир претендентов выводит меня за рамки привычного!»
29 сен 2025, 12:00
Победитель большой швейцарки Гири обычно весьма словоохотлив – как в многочисленных интервью или подкастах, так и в своих соцсетях. Но порой даже он оказывается слишком занят, – и получить комментарий оказывается не так просто. Но… не после Самарканда, где он вместе с Бюбаумом прошел в третий турнир претендентов. Пришлось, что называется «сесть на колесо», – и догонять официальные каналы, учитывая, что на все главные вопросы по выступлению и ожиданиям от турнира претендентов-2026 он уже дал.
– Аниш, вы уже в третий раз попадаете в турнир претендентов. В мире не много игроков, кто удостаивался такой чести. Что для вас это значит?
– Многое! Конечно, я уже давно не тот молодой игрок, который радуется каждому приглашению на большой турнир. Но… турнир претендентов – это совершенно особенное, единственное соревнование, ради которого я готов сконцентрировать все свои ресурсы – и умственные, и психологические. Я, возможно, немного самонадеян, думая, что могу победить в нем, пробиться на матч за корону. Но, думаю, на это надеется каждый, кто в него попадает, иначе нет смысла вообще выходить на старт цикла первенства. – Могли бы сравнить свои впечатления от выхода в 2016-м и 2020-м?
– Каждый раз я попадал в претенденты благодаря рейтингу. Напрямую не выходил в него никогда. В 2015-м я дошел до полуфинала Кубка мира, но не сумел подняться выше… Отобраться в претенденты через такой турнир, как большая швейцарка, невероятно приятно и почетно. – Насколько существенным для вас было взять именно первый приз?
– Деньги, конечно, важны, но об этом я думал в самый последний момент, ни за что не променял бы любой приз на возможность войти в претенденты. Это – исторический шанс стать чемпионом мира! Я хочу получить этот шанс, я буду готовиться максимально серьезно… Перед последним туром я даже визуализировал победу, и уже представлял, как буду готовиться к турниру претендентов вместе с командой. Возможно, даже немного переборщил с фантазиями, но приятно, что часть из них уже стала реальностью. – Вы действительно так сильно хотите стать чемпионом мира?
– Да, конечно! Я никогда не скрывал этого, ни в ту пору, когда чемпионом мира был Карлсен, ни тем более сейчас. Но помимо того, что я хочу выиграть матч, мне очень нравится и сам процесс подготовки к событию. – Но вам уже не 21, как было в 2016-м в Москве, и не 25, когда вы играли в претендентах во второй раз. Ваш возраст не может стать помехой?
– В разных ситуациях возраст имеет разное значение. Я немного староват, чтобы с тем же энтузиазмом, что десять лет назад, мотаться по турнирам. В 2011 году, когда сыграл в своем первом Вейк-ан-Зее, мне было 17 лет – и я выложился по максимуму. Тот турнир стал настоящим толчком для карьеры, те ощущения были незабываемы и никогда больше не повторялись, но, как уже говорил, турнир претендентов – это особая история. Каждый из них по-настоящему неповторим. Уверен, что так же будет и в этот раз. – То есть возраст в вашем случае не играет никакой роли?
– Я продолжаю усердно работать, а такой вызов как турнир претендентов – единственный, который реально выводит меня за рамки привычного. Если бы я раньше вообще не работал над шахматами, то ради него точно начал бы это делать. Но поскольку я делаю это всю жизнь, для меня особенно важно, что теперь у меня есть такой мощный дополнительный стимул! – Как для вас складывался турнир в Самарканде?
– В целом спокойно. Я не суетился, не пытался переломить себя, когда не складывалось в каких-то отдельных партиях… После четырех туров у меня было лишь «+1», но потом я выиграл две партии у Опарина и Маурицци – и на финише сумел выложиться по полной… Очень важной стала победа над ван Форестом в 9-м туре, но ничего не получилось бы без последней. – Как настраивались на Ниманна – шли на «всё или ничего»?
– Для начала стоит заметить, что мы находились в одинаковом положении, ему победа была так же необходима, как и мне. Единственная разница была в том, что у меня были белые, и я мог выбирать направление игры. Если бы я тупо играл на ничью, ему было бы намного легче – он мог бы просто избегать ничьи, и с какого-то момента рисковать. Но я лишил его такой возможности, играл первым номером, даже добился небольшого перевеса, и вдруг он дал мне зацепиться. А в эндшпиле стало понятно, что у меня серьезные шансы – особенно после того как я получил возможность прорваться с 30.b4! – Что почувствовали в тот момент?
– Конкретно в тот момент – ничего. Надо было еще выиграть. Мне удалось собраться и найти четкий путь к победе. Когда я взял коня на b3, у меня был выбор – сыграть безопасно или форсировать события. Подумал: если сейчас не рискну, не выиграю и в итоге не попаду в претенденты, то я никогда себе этого не прощу. Поэтому пошел на обострение. К счастью, сработало. – Когда партия закончилась, эмоции нахлынули?
– Да не особо. Надо было еще дождаться, чем закончатся другие партии… Только когда Блюбаум с Фируджей сыграли вничью, я смог успокоиться. Но напряжение не отпускало еще до самого вечера. Это было приятно. – Кажется, вы были рады, что в решающем туре вам выпало сражаться с Ниманном. У вас какая-то особая история отношений?
– У меня такое чувство, что нас специально сводят в решающие моменты. Год назад я проиграл ему дружеский матч за доской, потом отыгрался уже в онлайне, потом соперничали с ним в отборе на Esports World Cup. Ставки все время росли: сначала мы боролись за $10,000, потом – за $50,000, в этот раз – за сотню тысяч и место в претендентах. Такое ощущение, что мы с Хансом просто обречены играть друг с другом в решающие моменты. – Вы говорили, что визуализировали победу. Часто делаете так?
– Для меня это привычный элемент психологической подготовки. Пожалуй, в этот раз я зашел даже слишком далеко – начал даже думать о том, какой у меня будет штаб. В какой-то момент остановил себя, стал просто проигрывать. Со мной визуализация работает, но, увы, не всегда. Так, за два тура до конца турнира претендентов 2020 года, когда я почти догнал Непомнящего, я начал представлять, что вот-вот выйду на матч – и… ничего не получилось. – В последнее время у вас целый ряд прекрасных результатов: вы взяли «+5» в Шардже, «+5» в Самарканде. Вы как-то изменили стиль своей игры, что-то поменяли в своих настройках, в «стратегии надежности»?
– Нет-нет, я все такой же «ничейный», как и всегда. Вспомните Ченнаи, где у меня было восемь ничьих в первых восьми партиях. Тогда случилась целая дискуссия относительно моего стиля – и пришлось выигрывать в последнем туре, чтобы доказать, что даже я способен выиграть партию. На самом деле все зависит от формы. Когда ты в хорошей форме, как здесь, то… результат приносит даже моя консервативная стратегия. В Шардже и в Самарканде я выиграл много партий, хотя сам стиль игры нисколько не менялся. – Не меняли стиль, даже понимая, что надо одержать много побед?
– Да. Но ничья ничьей рознь. Когда зрители видят, что движок показывает «0.00», но это не обязательно означает – «ничья». Иногда это просто говорит о том, что движок всё видит. Но вы-то этого не видите… Вы строите игру на других ориентирах, выдумываете планы, боретесь с желаниями противника. Даже у комментаторов из-за этого часто упрощенное восприятие. – «Подстраиваются» под мнение компьютера?
– В целом, да. Когда ты много смотришь с машиной, ориентируясь на ее выбор, порой восприятие позиции притупляется. Расскажу случай: как-то я был в студии, и один аналитик показал комментатору длинный вариант, из которого становилось понятно, из-за чего игрок ошибся. Тот посмотрел на вариант, а потом сказал: «Да он просто зевнул фигуру!» – хотя понимал, что это на самом деле не так. Но так проще! Зрителю ведь непросто вникнуть в длинные, глубокие варианты. Часто это искажает восприятие партии. – В последнее время всех интересует только «мнение» компьютера!
– Да, это грустно сознавать, но так происходит. Никто не хочет лишний раз «включать голову», хотя в целом в шахматы, конечно, стали играть сильнее. Когда я начинал заниматься, нас учили совсем по-другому. Да и компьютеры в ту пору были не настолько сильны, с ними можно было спорить. – Большие шахматы сегодня – это удел молодых, и большинство экспертов воспринимают игроков, перешагнувших порог 30-летия как стариков… Как вы относитесь к своему возрасту, и что скажете «в свое оправдание»?
– Сказать по правде, я совершенно не чувствую своего возраста. Все еще очень люблю шахматы, получаю от них истинное удовольствие. Да, в детстве моя тяга к шахматам была куда сильнее, и с годами это чувство постепенно стало ослабевать. Но я все так же обожаю момент, когда я сажусь за доску, когда начинаю заниматься, готовиться к турниру… Я ощущаю зависимость от этого, хотя раньше, конечно, это было по-другому. Помню, когда я только начинал, у меня был рейтинг около 2100, лет в 11, я просто горел игрой. Мог играть везде и всегда: с друзьями или один, живьем, в интернете, вслепую, в автобусе, в поезде, да почти везде – мне просто хотелось играть в шахматы. Тогда я получал кайф от самого процесса игры, это был наркотик. – Теперь у вас стало меньше времени или ослабла мотивация?
– Сейчас нужен стимул, играть просто так без какой-либо цели или ставки для меня уже «не то». Да, я могу так сделать, но эмоции, увы, не те… Теперь шахматы для меня – в первую очередь профессиональный путь: становиться сильнее, достигать каких-то конкретных целей. Страсть к игре осталась, но она приобрела другой характер. Не считаю, что это плохо или хорошо – это естественный процесс жизни… Я думаю, что с большинством происходит то же самое. Кто-то путает это с потерей интереса, расстраивается, думая, что шахматы не приносят им прежней радости, и ищет что-то другое. – Как, например, Карлсен или Накамура?
– Да, но не только они. Так говорят многие шахматисты из элиты. Лично я считаю, что сейчас получаю от шахмат даже больше удовольствия, чем когда выходил в турниры претендентов в 2016 или 2020 году… Честно говоря, мне кажется, что сегодня я люблю их даже сильнее. Просто – иначе! – Снижение результатов может повлиять на эту любовь?
– В моем случае этого не наблюдается. Еще весной прошлого года я был пятым по рейтингу, потом у меня случился длительный спад, я вылетел даже из топ-10. В этом году я выиграл несколько турниров и вернулся наверх. Не могу сказать, что мои ощущения сильно менялись в это время. – Кроме вас в Самарканде в турнир претендентов прошел Блюбаум. Его не отнесешь к элитным игрокам, у него даже 2700 никогда не было. Каждый раз в претенденты прорывается кто-то, кого там не ждут. В Екатеринбурге были Ван Хао и Алексеенко, в Мадриде – Дуда с Раппортом, в Торонто – Абасов… Считаете, что это хорошо или плохо для определения чемпиона?
– Я «за», чтобы в турнире претендентов был смешанный состав участников, так интереснее. Присутствие Блюбаума, на мой взгляд, будет очень полезно. Никто ведь не знает, в какой форме он окажется весной следующего года… Он может продолжать играть так же сильно, с акцентом на контратаку, как в большой швейцарке (посмотрите его партии с Прагнанандхой и Эригайси – он был исключительно практичен и эффективен). Ему ведь не нужно было идти на риск – ни в Самарканде, ни на турнире претендентов. Он позволит другим рисковать, и такой баланс сделает турнир живее и увлекательнее. – То есть одобряете политику ФИДЕ, которая открывает доступ в турнир претендентов для максимального числа шахматистов?
– В первые несколько лет я думал, что система неудачная – возможно, это было связано с тем, что я сам не мог попасть в турнир претендентов, а «мое место» доставалось другим игрокам, но потом понял: надо смотреть глубже. Такая ротация только на пользу турниру претендентов! В итоге мы получаем больше сильных игроков, которые в ином случае могли никогда не достичь этой высоты. Согласитесь, было бы скучно, если каждые два года за выход на матч играла бы одна и та же восьмерка «великих». Все равно пять-шесть «обычных подозреваемых» так или иначе будут здесь, но за счет «свежих» лиц цикл становится динамичнее, интересней. Больше интриги! – Но чем тогда турнир претендентов будет отличаться от того же Вейк-ан-Зее, где наряду с большими звездами играют «обычные» игроки?
– Я не вижу в этом ничего критичного. Один-два игрока, которые не входят в мировую элиту, ничего не изменят и не повлияют на бренд. Успех Вейк-ан-Зее во многом объясняется именно смешанным составом участников. Честно сказать, организаторам вообще пора серьезнее думать о стимулах. Игроки – это умные и амбициозные профессионалы, им необходимы условия, которые побуждают играть их в интересные шахматы, не надо каждый раз надеяться на чудо: даже самые отважные бойцы учатся на своих ошибках, получат пару серьезных «ожогов» и начинают рисковать меньше. Поэтому формат должен поощрять риск. Если два игрока, которым нужна только победа, играют друг с другом, почти наверняка получится захватывающая партия. Создайте такие условия – и ваш турнир будет интересно смотреть! Это так очевидно. – Когда-то считалось, что самый яркий формат, который по своей природе заставляет неприемлем ничьи – «нокаут». Так играют в теннис и именно так надо играть в шахматы. Почему он остался только в Кубке мира?
– В плане зрелищности «нокаут», конечно, хорош, но он отличается от того, как привыкли проводить шахматные турниры. В старину проводились только круговые турниры, затем появились швейцарки, другие форматы. Зрителям-то это нравится, но это заставит поменять всю логистику турниров. – Но вам «нокаут» нравится?
– О, Кубок мира – потрясающий турнир, я его обожаю. Я стараюсь всегда играть в нем просто потому, что это невероятно захватывающе. Я не могу дождаться, когда снова выйду на старт. Другой вопрос – это очень сложный путь для квалификации в цикл первенства мира… Я играл во многих Кубках мира и однажды был совсем близок к тому, чтобы пройти весь путь до конца. Кубок мира – это всегда колоссальное испытание и большой кайф. – Так какой формат вы поставили бы на первое место?
– Если собрать сильнейших и дать им правильные стимулы, то и они будут в каждой партии играть на победу. Я, пожалуй, мог бы организовать турнир, в котором будет всего две решающих партии. Без труда предложу формат, состав и призы. Но… это решаю не я, это – ответственность организаторов, игроки лишь следуют правилам. Надо винить не участников, а формат. Если ваше событие несколько раз подряд получилось скучным, стоит задуматься: может, проблема в системе, а не в игроках. Когда Уэсли Со нужно выиграть – а он, пожалуй, самый надежный игрок всех времен, – он выигрывает. Меня самого часто называют «скучным игроком», но я выиграл в Самарканде пять партий. Так что чего вы еще хотите?! Решают обстоятельства! – В Самарканде играли с 7-часовым контролем. Многие считают, что это – в какой-то степени убийство шахмат. Вернее, убийство интереса к шахматам: вряд ли так много любителей, готовых провести целый день, наблюдая за шахматной трансляцией.
– Это может кому-то не нравиться, но качество большинства партий в этом турнире говорит само за себя. Оно было выше, чем в большинстве крупных соревнований. Причем игру высочайшего уровня демонстрировали даже те, кто имел сравнительно невысокий, учитывая общий уровень участников, рейтинг. – То есть вы остаетесь последовательным приверженцем классики?
– При быстро растущей популярности быстрых форматов считаю, что она непременно нужна. Нельзя сводить игру только к результату – один выиграл, другой проиграл, а что было между этим неважно. Важно! Магия игры в том и заключается, что разные шахматисты идут к одной и той же цели разными путями… Лишившись всего этого, мы потеряем суть этой игры, то, из-за чего ее любят миллионы во всем мире. За зрителя непременно надо бороться, но привлекать к шахматам надо не клоунадой за доской, а их красотой. Фото: Михал Валуша
– Многое! Конечно, я уже давно не тот молодой игрок, который радуется каждому приглашению на большой турнир. Но… турнир претендентов – это совершенно особенное, единственное соревнование, ради которого я готов сконцентрировать все свои ресурсы – и умственные, и психологические. Я, возможно, немного самонадеян, думая, что могу победить в нем, пробиться на матч за корону. Но, думаю, на это надеется каждый, кто в него попадает, иначе нет смысла вообще выходить на старт цикла первенства. – Могли бы сравнить свои впечатления от выхода в 2016-м и 2020-м?
– Каждый раз я попадал в претенденты благодаря рейтингу. Напрямую не выходил в него никогда. В 2015-м я дошел до полуфинала Кубка мира, но не сумел подняться выше… Отобраться в претенденты через такой турнир, как большая швейцарка, невероятно приятно и почетно. – Насколько существенным для вас было взять именно первый приз?
– Деньги, конечно, важны, но об этом я думал в самый последний момент, ни за что не променял бы любой приз на возможность войти в претенденты. Это – исторический шанс стать чемпионом мира! Я хочу получить этот шанс, я буду готовиться максимально серьезно… Перед последним туром я даже визуализировал победу, и уже представлял, как буду готовиться к турниру претендентов вместе с командой. Возможно, даже немного переборщил с фантазиями, но приятно, что часть из них уже стала реальностью. – Вы действительно так сильно хотите стать чемпионом мира?
– Да, конечно! Я никогда не скрывал этого, ни в ту пору, когда чемпионом мира был Карлсен, ни тем более сейчас. Но помимо того, что я хочу выиграть матч, мне очень нравится и сам процесс подготовки к событию. – Но вам уже не 21, как было в 2016-м в Москве, и не 25, когда вы играли в претендентах во второй раз. Ваш возраст не может стать помехой?
– В разных ситуациях возраст имеет разное значение. Я немного староват, чтобы с тем же энтузиазмом, что десять лет назад, мотаться по турнирам. В 2011 году, когда сыграл в своем первом Вейк-ан-Зее, мне было 17 лет – и я выложился по максимуму. Тот турнир стал настоящим толчком для карьеры, те ощущения были незабываемы и никогда больше не повторялись, но, как уже говорил, турнир претендентов – это особая история. Каждый из них по-настоящему неповторим. Уверен, что так же будет и в этот раз. – То есть возраст в вашем случае не играет никакой роли?
– Я продолжаю усердно работать, а такой вызов как турнир претендентов – единственный, который реально выводит меня за рамки привычного. Если бы я раньше вообще не работал над шахматами, то ради него точно начал бы это делать. Но поскольку я делаю это всю жизнь, для меня особенно важно, что теперь у меня есть такой мощный дополнительный стимул! – Как для вас складывался турнир в Самарканде?
– В целом спокойно. Я не суетился, не пытался переломить себя, когда не складывалось в каких-то отдельных партиях… После четырех туров у меня было лишь «+1», но потом я выиграл две партии у Опарина и Маурицци – и на финише сумел выложиться по полной… Очень важной стала победа над ван Форестом в 9-м туре, но ничего не получилось бы без последней. – Как настраивались на Ниманна – шли на «всё или ничего»?
– Для начала стоит заметить, что мы находились в одинаковом положении, ему победа была так же необходима, как и мне. Единственная разница была в том, что у меня были белые, и я мог выбирать направление игры. Если бы я тупо играл на ничью, ему было бы намного легче – он мог бы просто избегать ничьи, и с какого-то момента рисковать. Но я лишил его такой возможности, играл первым номером, даже добился небольшого перевеса, и вдруг он дал мне зацепиться. А в эндшпиле стало понятно, что у меня серьезные шансы – особенно после того как я получил возможность прорваться с 30.b4! – Что почувствовали в тот момент?
– Конкретно в тот момент – ничего. Надо было еще выиграть. Мне удалось собраться и найти четкий путь к победе. Когда я взял коня на b3, у меня был выбор – сыграть безопасно или форсировать события. Подумал: если сейчас не рискну, не выиграю и в итоге не попаду в претенденты, то я никогда себе этого не прощу. Поэтому пошел на обострение. К счастью, сработало. – Когда партия закончилась, эмоции нахлынули?
– Да не особо. Надо было еще дождаться, чем закончатся другие партии… Только когда Блюбаум с Фируджей сыграли вничью, я смог успокоиться. Но напряжение не отпускало еще до самого вечера. Это было приятно. – Кажется, вы были рады, что в решающем туре вам выпало сражаться с Ниманном. У вас какая-то особая история отношений?
– У меня такое чувство, что нас специально сводят в решающие моменты. Год назад я проиграл ему дружеский матч за доской, потом отыгрался уже в онлайне, потом соперничали с ним в отборе на Esports World Cup. Ставки все время росли: сначала мы боролись за $10,000, потом – за $50,000, в этот раз – за сотню тысяч и место в претендентах. Такое ощущение, что мы с Хансом просто обречены играть друг с другом в решающие моменты. – Вы говорили, что визуализировали победу. Часто делаете так?
– Для меня это привычный элемент психологической подготовки. Пожалуй, в этот раз я зашел даже слишком далеко – начал даже думать о том, какой у меня будет штаб. В какой-то момент остановил себя, стал просто проигрывать. Со мной визуализация работает, но, увы, не всегда. Так, за два тура до конца турнира претендентов 2020 года, когда я почти догнал Непомнящего, я начал представлять, что вот-вот выйду на матч – и… ничего не получилось. – В последнее время у вас целый ряд прекрасных результатов: вы взяли «+5» в Шардже, «+5» в Самарканде. Вы как-то изменили стиль своей игры, что-то поменяли в своих настройках, в «стратегии надежности»?
– Нет-нет, я все такой же «ничейный», как и всегда. Вспомните Ченнаи, где у меня было восемь ничьих в первых восьми партиях. Тогда случилась целая дискуссия относительно моего стиля – и пришлось выигрывать в последнем туре, чтобы доказать, что даже я способен выиграть партию. На самом деле все зависит от формы. Когда ты в хорошей форме, как здесь, то… результат приносит даже моя консервативная стратегия. В Шардже и в Самарканде я выиграл много партий, хотя сам стиль игры нисколько не менялся. – Не меняли стиль, даже понимая, что надо одержать много побед?
– Да. Но ничья ничьей рознь. Когда зрители видят, что движок показывает «0.00», но это не обязательно означает – «ничья». Иногда это просто говорит о том, что движок всё видит. Но вы-то этого не видите… Вы строите игру на других ориентирах, выдумываете планы, боретесь с желаниями противника. Даже у комментаторов из-за этого часто упрощенное восприятие. – «Подстраиваются» под мнение компьютера?
– В целом, да. Когда ты много смотришь с машиной, ориентируясь на ее выбор, порой восприятие позиции притупляется. Расскажу случай: как-то я был в студии, и один аналитик показал комментатору длинный вариант, из которого становилось понятно, из-за чего игрок ошибся. Тот посмотрел на вариант, а потом сказал: «Да он просто зевнул фигуру!» – хотя понимал, что это на самом деле не так. Но так проще! Зрителю ведь непросто вникнуть в длинные, глубокие варианты. Часто это искажает восприятие партии. – В последнее время всех интересует только «мнение» компьютера!
– Да, это грустно сознавать, но так происходит. Никто не хочет лишний раз «включать голову», хотя в целом в шахматы, конечно, стали играть сильнее. Когда я начинал заниматься, нас учили совсем по-другому. Да и компьютеры в ту пору были не настолько сильны, с ними можно было спорить. – Большие шахматы сегодня – это удел молодых, и большинство экспертов воспринимают игроков, перешагнувших порог 30-летия как стариков… Как вы относитесь к своему возрасту, и что скажете «в свое оправдание»?
– Сказать по правде, я совершенно не чувствую своего возраста. Все еще очень люблю шахматы, получаю от них истинное удовольствие. Да, в детстве моя тяга к шахматам была куда сильнее, и с годами это чувство постепенно стало ослабевать. Но я все так же обожаю момент, когда я сажусь за доску, когда начинаю заниматься, готовиться к турниру… Я ощущаю зависимость от этого, хотя раньше, конечно, это было по-другому. Помню, когда я только начинал, у меня был рейтинг около 2100, лет в 11, я просто горел игрой. Мог играть везде и всегда: с друзьями или один, живьем, в интернете, вслепую, в автобусе, в поезде, да почти везде – мне просто хотелось играть в шахматы. Тогда я получал кайф от самого процесса игры, это был наркотик. – Теперь у вас стало меньше времени или ослабла мотивация?
– Сейчас нужен стимул, играть просто так без какой-либо цели или ставки для меня уже «не то». Да, я могу так сделать, но эмоции, увы, не те… Теперь шахматы для меня – в первую очередь профессиональный путь: становиться сильнее, достигать каких-то конкретных целей. Страсть к игре осталась, но она приобрела другой характер. Не считаю, что это плохо или хорошо – это естественный процесс жизни… Я думаю, что с большинством происходит то же самое. Кто-то путает это с потерей интереса, расстраивается, думая, что шахматы не приносят им прежней радости, и ищет что-то другое. – Как, например, Карлсен или Накамура?
– Да, но не только они. Так говорят многие шахматисты из элиты. Лично я считаю, что сейчас получаю от шахмат даже больше удовольствия, чем когда выходил в турниры претендентов в 2016 или 2020 году… Честно говоря, мне кажется, что сегодня я люблю их даже сильнее. Просто – иначе! – Снижение результатов может повлиять на эту любовь?
– В моем случае этого не наблюдается. Еще весной прошлого года я был пятым по рейтингу, потом у меня случился длительный спад, я вылетел даже из топ-10. В этом году я выиграл несколько турниров и вернулся наверх. Не могу сказать, что мои ощущения сильно менялись в это время. – Кроме вас в Самарканде в турнир претендентов прошел Блюбаум. Его не отнесешь к элитным игрокам, у него даже 2700 никогда не было. Каждый раз в претенденты прорывается кто-то, кого там не ждут. В Екатеринбурге были Ван Хао и Алексеенко, в Мадриде – Дуда с Раппортом, в Торонто – Абасов… Считаете, что это хорошо или плохо для определения чемпиона?
– Я «за», чтобы в турнире претендентов был смешанный состав участников, так интереснее. Присутствие Блюбаума, на мой взгляд, будет очень полезно. Никто ведь не знает, в какой форме он окажется весной следующего года… Он может продолжать играть так же сильно, с акцентом на контратаку, как в большой швейцарке (посмотрите его партии с Прагнанандхой и Эригайси – он был исключительно практичен и эффективен). Ему ведь не нужно было идти на риск – ни в Самарканде, ни на турнире претендентов. Он позволит другим рисковать, и такой баланс сделает турнир живее и увлекательнее. – То есть одобряете политику ФИДЕ, которая открывает доступ в турнир претендентов для максимального числа шахматистов?
– В первые несколько лет я думал, что система неудачная – возможно, это было связано с тем, что я сам не мог попасть в турнир претендентов, а «мое место» доставалось другим игрокам, но потом понял: надо смотреть глубже. Такая ротация только на пользу турниру претендентов! В итоге мы получаем больше сильных игроков, которые в ином случае могли никогда не достичь этой высоты. Согласитесь, было бы скучно, если каждые два года за выход на матч играла бы одна и та же восьмерка «великих». Все равно пять-шесть «обычных подозреваемых» так или иначе будут здесь, но за счет «свежих» лиц цикл становится динамичнее, интересней. Больше интриги! – Но чем тогда турнир претендентов будет отличаться от того же Вейк-ан-Зее, где наряду с большими звездами играют «обычные» игроки?
– Я не вижу в этом ничего критичного. Один-два игрока, которые не входят в мировую элиту, ничего не изменят и не повлияют на бренд. Успех Вейк-ан-Зее во многом объясняется именно смешанным составом участников. Честно сказать, организаторам вообще пора серьезнее думать о стимулах. Игроки – это умные и амбициозные профессионалы, им необходимы условия, которые побуждают играть их в интересные шахматы, не надо каждый раз надеяться на чудо: даже самые отважные бойцы учатся на своих ошибках, получат пару серьезных «ожогов» и начинают рисковать меньше. Поэтому формат должен поощрять риск. Если два игрока, которым нужна только победа, играют друг с другом, почти наверняка получится захватывающая партия. Создайте такие условия – и ваш турнир будет интересно смотреть! Это так очевидно. – Когда-то считалось, что самый яркий формат, который по своей природе заставляет неприемлем ничьи – «нокаут». Так играют в теннис и именно так надо играть в шахматы. Почему он остался только в Кубке мира?
– В плане зрелищности «нокаут», конечно, хорош, но он отличается от того, как привыкли проводить шахматные турниры. В старину проводились только круговые турниры, затем появились швейцарки, другие форматы. Зрителям-то это нравится, но это заставит поменять всю логистику турниров. – Но вам «нокаут» нравится?
– О, Кубок мира – потрясающий турнир, я его обожаю. Я стараюсь всегда играть в нем просто потому, что это невероятно захватывающе. Я не могу дождаться, когда снова выйду на старт. Другой вопрос – это очень сложный путь для квалификации в цикл первенства мира… Я играл во многих Кубках мира и однажды был совсем близок к тому, чтобы пройти весь путь до конца. Кубок мира – это всегда колоссальное испытание и большой кайф. – Так какой формат вы поставили бы на первое место?
– Если собрать сильнейших и дать им правильные стимулы, то и они будут в каждой партии играть на победу. Я, пожалуй, мог бы организовать турнир, в котором будет всего две решающих партии. Без труда предложу формат, состав и призы. Но… это решаю не я, это – ответственность организаторов, игроки лишь следуют правилам. Надо винить не участников, а формат. Если ваше событие несколько раз подряд получилось скучным, стоит задуматься: может, проблема в системе, а не в игроках. Когда Уэсли Со нужно выиграть – а он, пожалуй, самый надежный игрок всех времен, – он выигрывает. Меня самого часто называют «скучным игроком», но я выиграл в Самарканде пять партий. Так что чего вы еще хотите?! Решают обстоятельства! – В Самарканде играли с 7-часовым контролем. Многие считают, что это – в какой-то степени убийство шахмат. Вернее, убийство интереса к шахматам: вряд ли так много любителей, готовых провести целый день, наблюдая за шахматной трансляцией.
– Это может кому-то не нравиться, но качество большинства партий в этом турнире говорит само за себя. Оно было выше, чем в большинстве крупных соревнований. Причем игру высочайшего уровня демонстрировали даже те, кто имел сравнительно невысокий, учитывая общий уровень участников, рейтинг. – То есть вы остаетесь последовательным приверженцем классики?
– При быстро растущей популярности быстрых форматов считаю, что она непременно нужна. Нельзя сводить игру только к результату – один выиграл, другой проиграл, а что было между этим неважно. Важно! Магия игры в том и заключается, что разные шахматисты идут к одной и той же цели разными путями… Лишившись всего этого, мы потеряем суть этой игры, то, из-за чего ее любят миллионы во всем мире. За зрителя непременно надо бороться, но привлекать к шахматам надо не клоунадой за доской, а их красотой. Фото: Михал Валуша
